Внимательно следящие за кризисом экономисты разделились на две непримиримые группы. Уже почти год одна из них пугает другую возможностью инфляции, а та в ответ — вероятной дефляцией. Оба призрака по-своему страшны, но пока ни тот ни другой не материализовались, а искомой золотой серединой оказываются действия государственных регуляторов. На прошлой неделе спор возобновился с новой силой после того, как доллар значительно просел и тут же был атакован валютными спекулянтами.

За 14 месяцев индекс доллара, то есть его стоимость по отношению к шести ведущим валютам мира, достиг самой низкой отметки. С марта этого года он потерял 15% своей стоимости по отношению к евро — Вашингтон вынужден был реагировать. Глава Федеральной резервной системы (ФРС) Бен Бернанке заявил, что сразу после того, как оживление в экономике станет заметным, процентные ставки будут повышены и стоимость доллара возрастет. Министр финансов США Тимоти Гайтнер подтвердил, что политика США стабильна и ориентирована на «сильный доллар».

Американцы были убедительны, и дальнейшее сползание доллара удалось предотвратить. Но почему рынки предпочли поверить в эти заклинания? Ведь, с одной стороны, о сильном долларе говорили еще при президенте Буше. Однако все это время, вопреки обещаниям, доллар неуклонно терял в весе. Рынок в очередной раз проглотил утешения финансовых начальников США, потому что знает, как правильно их расшифровать: американские власти могут смириться с ослаблением доллара и даже с утратой им статуса резервной мировой валюты, но готовы пойти на все, чтобы предотвратить его мгновенный коллапс.

В нехитрую игру «сильный доллар» играет не только Америка. Многие правительства пошли на удешевление национальных валют в расчете на то, что девальвация позволит продавать товары за границу по более низким ценам. Стихийный протекционизм привел к тому, что с поставленной задачей никто не справился: мировая торговля и экспорт продолжают сокращаться. А в ситуации, когда все свою валюту обесценивают, выигрывает, естественно, валюта резервная, системная, то есть доллар. Его не уронили несмотря на то, что рост объемов долларовой ликвидности ставит все новые рекорды. В прошлом квартале ФРС монетизировала долг на сумму $700 млрд, а вместе с облигациями Казначейства долг достиг $1,1 трлн.

Федеральный долг США растет такими фантастическими темпами именно потому, что иностранные кредиторы всегда готовы дать взаймы. А существуют ли для них хоть какие-то ограничения? Финансовая глобализация последних 25 лет открыла миру рынок американских облигаций, который до сих пор так и не показал, где у него дно. Между 2002 и 2007 годом иностранные вклады в американские активы выросли с $10 трлн до $20. Год назад многим казалось, что триллионные стимулы обязательно приведут к гиперинфляции, но рынок американских облигаций успешно поглощал эмиссию доллара любых масштабов.

В истории XX века было 28 случаев гиперинфляции. Из них 20 имели место после 1980 года. В недавно опубликованной книге Питера Бернхольца, профессора экономики Базельского университета, «Монетарные режимы и инфляция» тщательно разбирается каждый случай гиперинфляции. Бернхольц утверждает, что все они так или иначе были связаны с финансированием бюджетного дефицита за счет печатного станка. И в самом этом выводе ничего нового нет — новизна в выявлении критического порога, за которым начинается гиперинфляция. По Бернхольцу, критический уровень можно считать пройденным,  как только государственный дефицит превысит расходы на 40%. В прошедшем финансовом году США преодолели этот порог: 40,1 %.

Однако до сих пор никаких признаков гипер­инфляции на потребительских рынках развитых стран не наблюдается. Да и инфляция на этот раз выглядит несколько по-иному: пузырь ограничивается исключительно финансовым сектором и проявляется в росте фондовых рынков, рынка облигаций и резервов частных банков. Однако главный мотор американской машины роста — потребитель — на время выведен из строя. Он резко сократил потребление и избавляется от кредитов. По словам Стивена Роуча, главного экономиста азиатского отделения компании «Морган Стенли», рассчитывать на возвращение потребительского энтузиазма у американцев можно будет только через 5–6 лет.

Таким образом, государственная помощь, направленная на спасение финансового сектора США, обозначила водораздел внутри самой экономической действительности: с одной стороны сам этот сектор, которому досталась львиная доля госпакета финансовых стимулов, с другой — потребительские рынки и реальная экономика, вынужденно севшие на полуголодный паек. Отсюда и двойственность восприятия: одни абсолютно уверены в скором наступлении инфляции, другие со страхом ожидают дефляции.

Дефолт США является тем вариантом резкого слома финансовой системы, в котором не заинтересован никто. Гораздо более терпимо многие страны отнеслись бы ко второму сценарию — тоже плохому, но более предпочтительному. Следуя правилам игры в «сильный доллар», центральные банки сквозь пальцы смотрели бы на то, как американцы избавляются от своего долга с помощью инфляции. А других вариантов, собственно, и нет.

Несмотря на кризис и непростую ситуацию в российской экономике, признаки слабости доллара можно обнаружить даже у нас. Обменников стало заметно меньше, зарплаты в зеленых купюрах ушли в прошлое — мы вообще все реже прибегаем к доллару в своих повсе­дневных расчетах. Нынешней осенью крупные российские банки начали интенсивно снижать доходность долларовых и вообще валютных вкладов, потому что они перестали пользоваться спросом россиян. И, как предсказывают специалисты, через 6–9 месяцев доходность по валютным вкладам может достичь 6–6,5% вместо нынешних 9–12.

Уходдоллара из отечественной экономики — явление, безусловно, положительное. Но, к сожалению, связано оно не с укреплением доверия к рублю: доллар быстро теряет в весе по отношению к ведущим мировым валютам. Против него не нужны никакие заговоры — он сдает позиции сам, без посторонней помощи. И к такому плавному окончанию эры доллара американские и европейские элиты готовы.

Мы уже стоим одной ногой в новом для нас монетарном мире: мы привыкаем жить без долларового стандарта. До Первой мировой войны человечество знало, что такое политическое равновесие между империями с приблизительно равными возможностями. Миру также известно равновесие эпохи холодной войны. Но вот примеры сочетания глобальной экономики и монетарного равновесия истории пока неизвестны.