Атлантик сити

Так как мы приехали поздно ночью, город я толком не разглядел, что и решил исправить на следующий день. В принципе, для пущей наглядности Атлантик Сити можно сопоставить с нашими курортными городами. Мне, например, он почему-то напомнил нашу Анапу. Атлантикситцев можно пересчитать по пальцам одной руки, которые по большому счету являются обслуживающим персоналом. Основная масса людей здесь  — приезжие из других стран и городов, заскочившие сюда отдохнуть, просадить деньги в рулетку и уехать обратно. Сам по себе город нельзя назвать красивым, но назвать его некрасивым просто язык не поворачивается, особенно это касается побережья. Протяженность этого курортного побережья не поддается никаким математическим уравнениям. Попробуйте представить себе московский арбат, с одной стороны этой улицы будет океан, а с другой — рестораны, развлекательные парки, а самое главное — отели и казино, верхушки которых с трудом улавливаются где-то в небесах. Вообще Атлантик Сити город южный. Но в этом году, по словам местных жителей, погода на редкость ненастная. Аборигены прибывают в паническом замешательстве. По их словам, такой погоды у них не было уже более 10 лет. Но, говоря о ненастной погоде, нужно полностью абстрагироваться от нашего, российского толкования этого понятия. Даже после затяжных дождей, даже если очень сильно постараться, крайне сложно найти хоть сантиметровый участок грязи. Кто-то даже шутит, что на здешних улицах можно смело употреблять пищу, не опасаясь, что в твоих апартаментах нет туалета, а на крайний случай — и медстраховки. Местные жители очень болезненно реагируют на любое изменение погоды. Так, после дождя, когда столбик на термометре опустится до + 15 градусов (средняя температура здесь — +25 — +30), люди достают со своих верхних полок зимние куртки, а бывает, и шапки с перчатками. Смотрится все это, я скажу, как у раннего Гумилева.

Неизменным атрибутом города являются чайки. Однако здешние жители многое бы отдали, чтобы от этого атрибута избавиться. Местные чайки, знаю, это характерно для всех птиц этой породы, но все же — на редкость наглые, агрессивные и голодные. От дома Рустама до океана всего пять минут ходьбы, но этого времени пернатым вполне достаточно, чтобы лишить вас глаз, или чего-нибудь еще. Нет, чайки не охотятся на людей, они охотятся на то, что у людей в руках или уже во рту. На моих глазах барышня, беззаботно поглощавшая свой бутерброд, чуть не лишилась своих прелестных губ. Чайка умудрилась пролететь в пространство, которое и пространством-то не назовешь, а именно — птице удалось проскочить между кистью барышни и жевательным механизмом, захватив по пути чужой ланч. Лично для меня чайки очень символичны. Они такие же незатейливые существа, как, собственно, и сами американцы. Но вместе с тем у них есть чему поучиться.

Сплошное «небизи»

Поиском работы я озаботился уже на следующий день. Обошел все возможные казино, отели, рестораны. Везде меня встречали с обнадеживающей улыбкой и предлагали заполнить резюме со стандартным обещанием «обязательно перезвонить». Как потом мне сказали — здесь просто не принято отказывать. Это считается плохим тоном, если хотите. Вся следующая неделя прошла по схожему сценарию. В городе просто не осталось такого места, где бы я не оставил своего резюме. Но долгожданного звонка я так и не услышал.  По словам Рустама, каждый день в Атлантик-Сити пребывает около 150 студентов. И с каждым днем надежда на то, что ты найдешь работу, становится все более призрачной. И судя по всему такое происходит не только в Атлантик-Сити. Многие приезжие, отчаявшись, уезжали искать работу в другие города и даже штаты, но потом безрезультатно возвращались обратно. В какой-то момент и я решился навестить близлежащие города, где меня ждала совсем далекая от моих представлений картина. Повсеместно на бесконечных витринах бывших когда-то магазинов, различных забегаловок, кинотеатров и других общественных заведений висела одинокая и грустная табличка «Closed». Пустота и разруха сквозила изо всех щелей. А в тех заведениях, которые были открыты, посетителей можно было сосчитать по пальцам одной руки.

— Люди влезли в большие долги перед кредиторами, — поясняет менеджер одного из таких заведений. А когда расплачиваться стало нечем — все пообъявляли себя банкротами и их долги автоматически аннулировались. Поэтому удивляться здесь особо нечему. 

Я вернулся домой. Ни на что не рассчитывая стал заполнять очередное онлайн резюме, как вдруг раздался долгожданный звонок и меня пригласили на собеседование в итальянское кафе Sbarro.

Тяжела и неказиста

Собеседование ограничилось знакомством с главным менеджером – румыном. А потом было трехдневное обучение. Меня поставили делать пиццу. Выдали фартук, надели чепец – и в бой. После десятка сделанных мною пицц, выброшенных в помойное ведро, я начал серьезно сомневаться в своих кулинарных способностях. Но, смотрящие за мною мексиканцы, успокаивали, говорили, что еще дня два и я стану настоящим «master». До «master» мне, конечно, было далеко, но уже через пару дней пицца стала круглой, почти не подгоревшей и почти сносной к употреблению. Первые дни я работал с открытия до закрытия. Только здесь мне в новом свете предстало значение слова «усталость». Кафе располагалось в десяти метрах от казино, а, следовательно, даже в самые пасмурные времена от клиентов здесь нет отбоя. В будние дни – постоянная очередь из десяти — пятнадцати человек. В выходные — в два раза больше. Пицца разлетается на раз. – Слава, где пицца? – слышен постоянный вопрос младшего менеджера хохлушки Ольги. – Давай быстрее, через полчаса доставка придет – помочь надо. Мое рабочее место находится в полуметре от каменной печи. Температура – 600 градусов. Прямо надо мной кондиционер. Работает на полную катушку – иначе не выдерживаешь. За весь рабочий день выпеваю около четырех литров воды. Обезвоживание просто невозможное. Бывают моменты – теряешь ощущение реальности. Шум гам, блеск в глазах, руки трясутся. Становится по-настоящему жутковато. В моем распоряжении один брейк продолжительностью 30 минут. Одно радует — для персонала еда бесплатная. Полчаса пролетают как минута.  – Cлава, ну как ты там? Долго еще? У нас пироги кончаются, надо испечь… Я быстро надеваю фартук – иду печь пироги.  — Ты знаешь,  — издевательски протягивает Ольга, — как у кота яйца блестят? Так вот – чтобы пироги также блестели. От ее метафор мне периодически хочется взять что-нибудь потяжелей. – Донт вори, Славик. У нас все лето будет так.

Иногда меня отправляют на кичен – «порезать что-нибудь». На кухне работает румын Василий. По-английски он не понимает, а я, в свою очередь, делаю вид, что понимаю по-румынски. Так и работаем. Сегодня нужно порезать перец. Столько плесени видеть еще не доводилось. Несу овощи к мойке.  Василий недоуменно смотрит на меня. Берет перец, протирает его салфеткой и начинает резать.  Ноу проблем, — произносит он одну из немногочисленных фраз своего словарного английского. С этого момента я предпочитал обедать в другом месте.

Раз в неделю выдают зарплату в так называемых «пэй-чеках», которые можно обналичить в любом банке. Наличность в Америке – явление редкое, связанное в большинстве своем с чем-то нелегальным. Зарплата почасовая: сколько отработал – столько и получи. К слову, «уходить пораньше» никто не хочет.  Мне, как новичку, платят 8 долларов в час – минус налоги. При такой зарплате нужно иметь как минимум часов 40 в неделю – это только окупить программу. Меня взяли только на 25. Но даже с этими часами – я уже готов на стену лезть. Так или иначе в этом кафе я проработал около двух недель. Нет, не из-за того, что плохо работал, а из-за того, что приехало много румын. И здесь протекция, понимаешь. Как раз к этому времени освободилось место в другой пиццерии, являющейся частью той компании, где работает Рустам. Он, собственно, и начинал там свою карьеру, когда только приехал.  – Эрика, тебе там еще нужен парень на пиццу, — спросил Рустам, набрав номер когда-то своего менеджера. Ответ был положительным.

На моем пути Эрика стала уже третьим по счету человеком, который ехал в Америку только на лето, но так и не нашедший аргументов, чтобы вернуться обратно. В последний день, в день вылета ее жизнь изменилась раз и навсегда. – Уже собрала все чемоданы с радостной мыслью о том, что наконец-то этот  летний ад закончился, как вдруг раздался телефонный звонок. Хозяин компании открывал новую точку и ему понадобился менеджер. Сначала наотрез отказалась, понимая, что согласившись — белого света я уже вряд ли увижу. Но потом, поразмыслив, что дома кроме родителей меня никто и ничто не ждет, что придется возвращаться на учебу на совершенно не мой факультет психологии — журналисткой ведь тоже хотела стать, — рискнула. А уже через полгода встретила своего будущего мужа — грека, с которым и связала свою жизнь. — Ага,  подумалось мне, где наши не терялись? Но когда на протяжении всего лета я наблюдал ее сияющее лицо при одном лишь упоминании имени своего супруга — все алчные подозрения развеялись сами собой. Она была счастлива. И это счастье было абсолютно не в деньгах.

Но, как выяснилось, у всего этого счастья есть своя обратная сторона, ради которого порой приходится жертвовать самым родным.

— По дому не скучаешь?

Да я всего месяц назад дома была. Теперь, когда у меня есть грин карта – могу летать домой, когда захочу. Никаких ограничений. Раньше было труднее. Из-за этого даже на похороны родного отца приехать не смогла… Испугалась, что обратно не впустили бы, я ведь уже нелегально к этому времени жила… Видно, как тяжело даются ей эти слова, и каким тяжелым было то решение. Она ищет на моем лице осуждение, но не находит. Мне кажется, что помимо боли ей просто стыдно. С этим ей предстоит засыпать и просыпаться всю свою оставшуюся жизнь.

После месяца упорной работы по 60 часов в неделю единственным желанием было поскорее рухнуть в кровать. А еще порой начиналась жуткая депрессия от гнетущего однообразия.

Утром — подъем в 7 утра. На работу нужно приходить заранее, чтобы разжечь печь. Закрываемся в одиннадцать вечера. Как и на первой работе, только один тридцатиминутный перерыв. И всего один выходной. И так изо дня в день, из месяца в месяц, а у кого-то из года в год. В свой первый год Эрика работала по 80 часов в неделю без выходных в течение шести месяцев.

— Иногда просто не было сил дойти до дома. Хотелось рухнуть там, где стоишь. Ноги болели страшно. Это сейчас я менеджер и могу пойти посидеть в офисе, дух перевести. А тогда по 12 часов на ногах проводила. С ужасом вспоминаю то время.

Сейчас она работает по 60 часов, но все равно говорит о том, что свободного времени катастрофически ни на что не хватает. У Эрики шикарный двухэтажный особняк на берегу океана, личный автопарк, в котором «Карера» и «БМВ-Х5» не самые дорогие машины, почти миллионный счет в банке.  Но все это само по себе, а Эрика по себе. Это еще одна обратная сторона иммигрантской жизни. Вроде бы у тебя есть все, но у тебя элементарно нет времени на то, чтобы успеть всем этим насладиться.

Грин карта

Вообще все иммигранты в Америке разделись на 2 лагеря. Те, у кого есть грин карта, и те, у кого ее собственно нет. Грин карта это своего рода легальное предоставление вида на жительство. Каждый год может выдаваться максимум 675,000 иммиграционных виз для «постоянных резидентов», не более чем по 25,650 на каждую независимую страну. Еще от 100,000 до 150,000 человек попадают в США по статусу беженца или спасаясь от преследования. Получить статус постоянного резидента непросто. Для этого нужно быть либо ближайшим родственником гражданина США (мужем, женой или одним из родителей), либо беженцем, покинувшим свою страну по политическим или религиозным мотивам (в таком случае можно просить политического убежища прямо в аэропорту), выиграть в лотерею этнического разнообразия «Грин-карт». У Рустама с Региной вариантов немного. Родственников в США у них нет, поэтому единственный вариант — просить политическое убежище.

Свой единственный свободный день они тратят на поездку в Нью-Йорк к своему адвокату. Для Рустама и Регины это своего рода гарантия. Если они потеряют свою нынешнюю работу, то c их опытом без проблем смогут найти новую. Без грин карты такое невозможно в принципе, неминуемо депортируют. Кроме того, грин карта позволяет беспрепятственное перемещение за пределами страны. Это эпопея началась еще до отъезда Регины в Россию и продолжается по сей день. Каждая такая поездка обходится как минимум в тысячу долларов. По словам адвоката, вероятность получения документа — 50 на 50. – Столько денег отдали, что считать уже просто перестал, — вспоминает Рустам. Если все будет нормально – сразу поставлю шефу вопрос ребром: или повышай зарплату в два раза или ухожу. Здесь знают, что я нелегал и деваться мне некуда – без документов не возьмут никуда, поэтому и зарплата ниже, чем могла бы быть и, соответственно,  чтобы нормально зарабатывать приходится вкалывать круглосуточно.

— А если не дадут?

— Тогда еще лет пять так поработаю и свое что-нибудь открою. В России, скорее всего. Если бы была возможность — прямо сейчас уехал бы. Иногда приходишь домой, жрать хочешь, но так измотан, что засыпаешь прям так – голодным. А иногда просыпаешься, смотришь на себя и не осознаешь, когда успел одеться. И только потом понимаешь, что вечером просто забыл снять с себя одежду. Такая депрессуха ведь берет, что… — Рустам выдыхает. -  Одно лишь силы дает. Семья, которой постоянно нужно помогать.

Еще когда Рустам был ребенком его мать ушла в религию, отец всю жизнь работает на заводе, а безработный брат поступил в университет на платное отделение.  Всю оплату Рустам взял на себя. Постоянно высылает деньги и одежду родителям. На себя же не тратит ни копейки – все откладывает. – Лучше уж сейчас поднапрячься, пока молодой, а потом просто свалю из страны и открою что-нибудь на родине. Так жить больше невозможно.

Потом, когда я уже уезжал один русский парень, живущий здесь уже не первый год, скажет мне, что так мыслят большинство иммигрантов. — Это своеобразная защитная реакция. Мол, такая жизнь временная, потом все нормализуется. Но пожив здесь хотя бы год ты становишься не только своим среди чужих, но и чужим среди своих. Настолько приедается менталитет, что теряется чувство родины. Многие, кто возвращаются — не выдерживают и уезжают обратно.

Дело Рустама и Регины будет рассматриваться в суде в конце октября. Тогда же станет известна и их дальнейшая судьба.

В день моего отъезда мы гуляли по ночному Нью-Йорку. Когда проходили недалеко от рухнувших близнецов, где сейчас снова строится что-то грандиозное, Рустам вдруг заметил: «ведь два года уже здесь живу, а так ничего и не увидел за это время, а самое страшное, что и не хочется уже ничего». После долгих споров, я все-таки уговорил супругов залезть на одно из самых высоких зданий мира. Быть в Нью-Йорке и не побывать на Эмпайре считается преступлением. А быть рядом с Нью-Йорком в течении 2 лет и побывать только на Бродвее у своего адвоката… Но в этот вечер нам как назло не повезло. Нужно было стоять трехчасовую очередь. В нашем же распоряжении было всего два часа.

Когда они провожали меня в аэропорт на их глазах была грусть и тоска. Оттого, что они не могут поехать со мной. Им некуда возвращаться. Впереди как минимум еще пять лет работы. А что будет дальше – одному только богу известно.

Те же, вместе с кем я возвращался на родину, успешно выполнили свою миссию по содействию американской экономики. В аэропорту сумки некоторых студентов буквально трещали по швам. Каждый увозил с собой по максимуму. Некоторым даже пришлось плотить за перевес. Все лето люди зарабатывали деньги, но увезли с собой лишь малую их часть.